Выставка в Манеже
Недавно на выставке в Манеже я увидела картину молодого художника – выпускника Академии Глазунова. Звали художника Сергей Блинков, а картина называлась «Царевич Дмитрий». Вообще-то я не слишком хорошо разбираюсь в живописи, но эта картина чем-то зацепила…
На темной траве лежит пацаненок лет пяти или шести (слишком он мал для восьмилетнего, каким был царевич на момент смерти). Никакой крови, никаких ножей. Можно вполне решить, что мальчишка набегался и заснул на траве – если бы не рыдающая над ним мать, по-девчоночьи закрывшая руками лицо, да не эти судорожно сжатые мальчишкины кулачки (у спящих живых детей не бывает таких кулачков – они всегда разжимаются во сне). Да, еще шапочка, лежащая поодаль: если бы маленький Дмитрий, уснув, просто потерял ее, она не отлетела бы так далеко, а тут видно, что отлетела шапка от неконтролируемого удара – когда неживая уже детская голова стукнулась о землю. Но это – частности, а, в-целом, мертвый мальчик производит впечатление живого. О чем хотел поведать миру этим сходством молодой художник? О красоте вечной жизни? Или, напротив, о том, что красота человека после смерти зависит от безгрешности (хотя бы относительной) его души ? Да нет, не это: какие там грехи могут быть у восьмилетнего пацаненка?
Помню, какой холод пронзал меня все время, пока я стояла перед этой картиной. Убитый мальчик, как две капли воды, походил на моего сына Гошку – когда тот был совсем маленьким. Те же плотно смеженные ресницы, тот же рисунок сжатых во сне, тонких, обветренных губ. Даже спал Гошка всегда в такой же позе, в какой изображен убитый Дмитрий –