Тайна театра

Продолжаем цикл бесед о театре с художественным руководителем театра «Глас», заслуженным деятелем искусств РФ Н.С. Астаховым. Театр – тема неисчерпаемая, как любое творческое глобальное явление. Но, как у общественного института, у театра должны быть определенные очертания, иначе он перестает сегодня исполнять свою изначальную идеологическую функцию. Вот в этом направлении и состоялся наш разговор.

– Никита Сергеевич,  вы помните свое самое первое впечатление от театра?

– (Большая пауза) Нет, не помню… Театр – это… жизнь…. Потому что моя жизнь – вся в театре.  Мои родители – актеры.  И театр для меня это такое семейное понятие – дом и работа отца и матери,  мы даже в домашней обстановке существовали театрально: вместе придумывали этюды, разыгрывали сценки, шутили, разыгрывали друг друга… Поэтому, я не помню того момента, как вступил первый раз в театр.

– А я помню, что первый раз был в театре в четырехлетнем возрасте вместе с отцом. Спектакль тот назывался «Сын Рыбакова» (потом уже узнал, что это пьеса Виктора Гусева и она – в стихах). Шел спектакль в театре Советской армии. Только не в главном здании, а в Доме Советской армии, помещении, примыкающем к Екатерининскому парку. Вспоминая сей «замечательный» факт, не могу не заметить, что была это как раз та сцена, на которой в начале 90-х несколько лет трудился… театр «Глас».

Сам тот спектакль не помню. Осталось во мне только ощущение погруженности… в бардовый цвет (шторы в зале, тяжелый бархатный занавес, обивка зрительских кресел). И этот цвет своей величавостью завораживал, даже как-то подавлял…

Вот вы – потомственный театрал. Но много людей театра, которые – не потомственные. Тот же Станиславский – сын русского промышленника Алексеева; Мейерхольд – сын винозаводчика; Высоцкий – сын кадрового военного…

– И это всё интересные судьбы знаменитых людей, которые пришли в театр, как говорится, из другой «биографической среды»… Я думаю, что те люди, кто впервые приходит в театр, не будучи к нему причастны (старюсь на их место встать), они поначалу… ошарашены. Перед ними кривляются, выступают какие-то вроде бы нормальные люди, разыгрывают какие-то сюжеты. Такое ощущение, что ты очутился в каком-то другом пространстве.

Плюс атмосфера. Почему-то, идя в театр, все стараются получше одеться. Почему-то торжественно и неспешно поднимаются по лестницам и собираются в один зал. Ходят какие-то вежливые люди в униформе, которые помогают тебе сесть на свое место. Какая-то во всём дисциплина. Буфеты с дорогими бутербродами и шампанским. Все улыбаются друг другу. Новая жизнь! Какой-то совершенно новый мир открывается тебе. Зритель обязательно запомнит этот свой первый приход в театр. Потому что здесь всё не по тому закону, не по той эстетике, в которой человек пребывает в обыденной жизни.

– Но кто-то увлёкся и стал навсегда театралом, а кто-то больше вообще не придет в театр, ему хватило и одного раза… Но, что же всё-таки увлекает человека? Что это за воздух такой, который пьянит, отравляет…

– …Будоражит, привлекает, приманивает, втягивает в себя…  А это потому что театр – это… твоя индивидуальная жизнь. Которая у тебя вроде как в тайне, и вдруг она выносится на публичное обсуждение. И твое тайное – становится явным.

Неожиданно на сцене раскрывается перед тобой твой внутренний мир, в котором ты живешь. При этом реакция у зрителя на раскрытие его личной тайны может быть разной, вплоть до прямо противоположной: обида на театр, в который он больше не хочет приходить; или желание отвечать и дальше на какие-то вопросы про самого себя, о которых он раньше не думал. Сцена будоражит внутренний мир человека и тогда он за этими ответами (если спектакль хороший) потянется. И тогда он станет театралом. Он хочет, чтобы ему и дальше рассказывали о его собственной жизни…

– Вы употребили слово – «жизни»… Это что же, здесь на сцене рождается жизнь?

– Я не про сцену говорю, а про состояние людей в зрительном зале.

– А на сцене?

– Может быть плохой зубной врач, а может быть хороший. Может быть плохой актер и хороший. Режиссер может быть – скучный, веселый, добрый,  злой… Плюс драматургия. Всё это в совокупности оказывает сильное влияние на человека. Позитивное или негативное…  Но можно ведь быть и развращающим театром. Сейчас мы знаем такие театры, спектакли которых, мягко говоря, коробят зрительское восприятие. Может быть, такая режиссура и такие театры специально это делают, чтобы возбудить в зрительном зале нечто, чтобы быть какой-то нервной приманкой. Ведь если театр начинает развращать зрительный зал, то значит  кто-то идет сюда и за развитием собственной развращенности.  – Как интересно, все уже раздеваться начинают! А дальше – может быть, и совокупляться начнут!..

– Есть и такие театры – порнографические.

– Человеческие желания, устремления – меняются. Если раньше люди ждали от театра возвышенности, то сейчас, может быть, идут сюда за проявлением греховности. В нынешний переломный момент нашей жизни есть зритель, который идет именно за этим – как за подтверждением своего опыта жизни, своего знания. Он знает что-то в сегодняшней жизни и хочет развить в этом направлении свое знание. Ведь развитие может быть разным. Оно может быть к Богу и может – в противоположную сторону. И то, и другое – развитие. Человек, если не борется со своим грехом, всё больше и больше отравляется ядом, и, если сразу не вырвет из себя жало греха покаянием, то яд начинает распространяться по организму и у человека уже нет выхода.

– В чем же все-таки тайна театра? Мне кажется, что театр привлекает как раз тем, что перед зрителем разворачивается процесс создания жизни.

– Зритель не видит создания. Это всё внутренняя актерская работа. Зритель видит уже готовую жизнь.

В обычной жизни люди говорят правду и врут, кто-то разговаривает с тобой искренне, а кто-то хитрит или считает тебя ниже своего уровня. Мы все это хорошо чувствуем. Так и театр тоже. Театр с тобой или открыто на уровне сердца разговаривает, или хитрит, обманывает, использует фокусы, штучки, которые не пробивают человеческий панцирь самозащиты.

– Вы говорите: «зритель видит уже готовую жизнь». А может быть он заворожен процессом зарождения жизни?  Это, как врач-реаниматолог, который совершает какие-то манипуляции с почти безжизненным телом, и на наших глазах (если мы наблюдаем за операцией) оживают клетки,  начинают двигаться члены, человек открывает глаза… Так, наверно, и сцена: зритель чувствует дыхание рождающейся на его глазах жизни, его захватывает этот процесс…

Нет ли у театра миссии, если так можно выразиться, параллельного бытия? Есть наша бытовая, будничная жизнь, она остается в зале – а на сцене тоже жизнь, но сиюминутно воссозданная, в сущности, самостоятельная?

– Вы правы в одном: происходит воскресение мертвого текста. Автор написал текст и он -мертвый. Он как точки-тире в азбуке Морзе. Слова начинают оживать только тогда, когда мы их прочитываем, когда актеры их произносят. Тогда и происходит чудо на театре – воскресение мертвого. Но актер, в отличие от врача, совершает более сложную работу  – воскресение мертвого текста. Это действительно уникальное явление. Зритель неосознанно находится во власти именно этого чуда.

– Раз на наших глазах оживает мертвое, значит театру, вероятно, присуща миссия, боюсь произнести эти слова, – Божественного свойства?

– Многие богословы и литераторы, именно, думали о функции театра как спасительной для души человека. Гоголь, Мережковский, Димитрий Ростовский… Они мечтали о таком театре, который будет приносить помощь душе. Не раздражать, не услаждать, а приносить помощь.

А пока, в наше хаотическое время, могут быть и такие театры, куда человек может прийти и, благодаря тому, что на сцене все происходит спокойно… просто поспать.

– Театр-релакс.

– Музыка звучит ровно, персонажи говорят негромко, действие идет в едином темпо-ритме и человек… отдыхает после напряженного дня. Некоторые сознательно приходят в такой театр поспать. Это, конечно, шутка! Но почему бы нет? Может быть, и найдется режиссер, который возьмется создать такой театр. И чем он будет плох такой театр? Он, может быть, даже станет лечить человека. Почему мы всегда нужно требовать усиленного кровообращения в зрительном зале? Почему нужно шпынять зрителя, колоть ему нервы, поднимать давление: чтобы не заскучал, не заснул – давайте, будем каждые 20 минут стрелять, оголяться, материться через слово! Почему театр именно такие функции должен выполнять? Это же бессмысленное занятие.

Функции советского театра с прекращением существования Советского Союза тоже прекратили свое существование. Как и все в нашем государстве – это перестало быть.  Кажется, всё очень легко: власть поменялась, раз строй поменяли: был социализм стал капитализм, был план стал рынок… Нет, не все, это только начало. Дальше, следующий шаг очень серьезный: а что же внутри человека поменялось? И вот в этой работе (внутреннего изменения в людях) будет участвовать театр. Потому что театр отвечает за душу человека. Функция театра сегодня необыкновенно возросла.

Современный театр не знает что делать? Он понимает свою ответственность, понимает, что должен приносить какую-то важнейшую пользу, помогать  зрителю определиться в новой позиции. А как это сделать – театр не знает! И он начинает суетиться: от советского, атеистического мы отказались, а что можем предложить взамен? А давайте, раздеваться! Ну, давайте, раздеваться, давайте, подразним немножко. Но это на время, это забава. А внутренняя-то установка какая? На «раздевании» общество долго не продержится, у нас северная страна, нам «холодно» от этого.

– «Раздевание» ничего не объясняет.

– Это просто поиск.  Болезнь художников сегодняшнего дня. И не надо их ругать за это: они мучаются, чувствуют, что обязаны что-то сделать, но не знают – что.  И я вот мучаюсь, поэтому и появилось это желание: может в эту сторону, где столько трудов богословских и евангельских текстов… Может быть, приоткрыть эту бездну жизни зрительному залу. У нашего театра уже много почитателей, им интересно это знание.

Отечественный  театр находится сейчас в возбужденном состоянии. Но мне кажется, что лет через  5-7 он сформируется – этот наш новый русский театр.  Как сформировался в свое время после долгих поисков театр советский.  Он стал атеистическим, но… втайне не забывающим про Бога. И какие мощные художники были в этом театре, какие имена!

Теперь должен сформироваться новый театр. Он объединит идущие сейчас поиски и он обязательно утвердится. И тогда он даст направление внутренней жизни нашего общества.

– Вопрос, который, казалось бы, противоречит всему тому, о чём мы говорили. Почему при повсеместном, повышенном интересе к театру, отношение к актерам в обществе (скажем честно) с некоторым оттенком пренебрежения?

– Врать стали актеры, к сожалению. Раньше они были эталоном искренности, и им прощали многое, именно, ради искренности. А сейчас они стали продаваться. Раньше актеры, конечно за деньги, но служили Мельпомене. А сейчас  они служат материальному.  Доверие зрительного зала к актеру существовало всегда, потому что актер, с точки зрения зрителей – выше материальных взаимоотношений, он художник, перед ним другие задачи. Теперь же зритель видит, что актер ради того чтобы заработать, может предавать свои принципы художника. Актер зарабатывает сегодня большие деньги (не каждый конечно), но зритель-то ориентируется на главных,  на звездных, он не ориентируется на бедного актера-труженика, пашущего с утра до ночи, у которого нет званий и копеечная зарплата. Зритель не видит эту актерскую массу, на которой держится театр, зритель видит «золотую пену»: дорогие пальто, машины,  особняки, многомиллионные декларации звезд театра и кино.

Актеры ведь всю жизнь были, есть и будут ориентиром отношения людей к жизни.

– Наверно, что-то происходит с актерской природой, когда искажается ее предназначение?

– С этими людьми происходит то, что они… не будут принимать участия в новом театре. Они выжмут все сегодня, как говорится, «отдоят корову». Они всё, что хотят – получат. Но дальше Господь им ничего не даст. Если на сегодня у них есть талант, и они его успешно продают, то завтра они будут – ноль: Господь отнимет у них и талант. И правильно: они получили своё, чего им нужно ещё? Старец  в Оптиной пустыни точно сказал: наступает время неизвестных людей. А на одной конференции я как-то услышал: наступает время неизвестных людей и… честных. В разных слоях общества говорят сегодня, практически, об одном.

А те кто «напахал» – они уже сделали свое дело и они отойдут, им надеяться нечего. Если хотят надеяться – пусть отдадут всё, тогда Господь даст им новые возможности для творческих свершений.

Художник должен получать деньги за свой труд. Писатель Астафьев говорил: «Я пишу для того, чтобы было на что жить». Или: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать», – как писал великий Пушкин.  Господь дарит талант человеку (и это –товар),  человек становится ответственным за этот дар, но может и продать его весь. Если весь продаст, значит ничего не останется. Художник обязан хоть маленькую частицу не продавать, потом, глядишь, она разрастется… Но он сегодня хочет получить всё, он хочет совершенно опустошить себя ради денег.

Вопросы и литературная редакция: Александр Юрьев