Выставка в Манеже

Недавно на выставке в Манеже я увидела картину молодого художника – выпускника Академии Глазунова. Звали художника Сергей Блинков, а картина называлась «Царевич Дмитрий». Вообще-то я не слишком хорошо разбираюсь в живописи, но эта картина чем-то зацепила…

На темной траве лежит пацаненок лет  пяти или шести (слишком он мал для восьмилетнего, каким был царевич на момент смерти). Никакой крови, никаких ножей. Можно вполне решить, что мальчишка набегался и заснул на траве – если бы не рыдающая над ним  мать, по-девчоночьи закрывшая руками лицо, да не эти  судорожно сжатые мальчишкины кулачки (у спящих живых детей не бывает таких кулачков – они  всегда разжимаются во сне). Да, еще шапочка,  лежащая поодаль: если бы  маленький Дмитрий, уснув,  просто потерял ее, она  не отлетела бы  так далеко, а тут видно, что отлетела шапка  от неконтролируемого удара  – когда   неживая уже детская голова стукнулась о землю.  Но это – частности, а, в-целом, мертвый  мальчик производит впечатление живого. О чем хотел поведать миру этим сходством  молодой художник? О красоте вечной жизни? Или, напротив,  о том, что красота человека после смерти зависит от  безгрешности (хотя бы относительной) его души ? Да нет, не это: какие там грехи могут быть у  восьмилетнего  пацаненка?

Помню, какой холод пронзал меня все время, пока я стояла перед этой картиной. Убитый мальчик, как две капли воды, походил на моего сына Гошку – когда тот был совсем маленьким. Те же плотно смеженные ресницы, тот же рисунок  сжатых во сне, тонких, обветренных губ. Даже спал Гошка всегда в такой же позе, в какой  изображен убитый Дмитрий –