Мы живем в России, мы – россияне. Мы любим свою страну. Но многое для нас из окружающего как бы уже привычно, обычно, буднично. Из года в год, из века в век мы хорошо знаем – есть у нас мощное государство, есть его безбрежное земное пространство: с морями, реками, лесами, полями… И оно столь величаво, что его защитительная мощь априори воспринимается как некая данность и абсолютная опора. А как же иначе?  Мы мало задумываемся: отчего  так? И отвечаем: так уж сложилось.

Но есть те, кто приезжает к нам в гости. Мы рады гостям. Большинство приезжает по зову сердца. Им, пришедшим со стороны, иногда яснее видно, что есть Россия, что укрепляет ее, в чем особенности ее культуры, ее православной веры.

Среди тех, кто часто приезжал в Россию, путешествуя по ней, кто стремился прикоснуться к ее тайне и попытался увидеть ее непредвзятым взглядом был итальянский ученый, писатель и литературный критик Томазо Карлетти, посетивший нашу страну в конце 19-го столетия, прожив в России 5 лет. Плодом его поездок стала книга «Современная Россия», изданная на русском языке в 1895 году. Более половины содержания книги автором отдано своим впечатлением от российской культуры. Особенно яркие страницы повествуют о царской власти и православии.

Предлагаем вашему внимание несколько отрывков из этой книги (изданной, к сожалению, давно и всего однажды), но повествующей  как будто бы сегодня о наших главных скрепах.

Томазо Карлетти

«Современная Россия»

Спб. 1895 г. (отрывок)

«Русский народ считается одним из самых религиозных народов в мире: и действительно, это до такой степени верно, что его национальные идеалы скорее кажутся нам религиозными, чем политическими или социальными…

В конце концов, религия соответствует довольно глубокому в нас чувству – жажде жить неопределенным образом.

Мы можем беспристрастно и безо всякого предрассудка взвесить религиозное чувство Русских. Идеал этого народа, возникший прямо из глубины его души, конечно, должен быть и есть религиозный и вместе с тем социальный идеал. Высшие классы могут иметь политический идеал, но так называемые первичные слои общества, т.е. народ русский, его не имеет: у него только один религиозно-социальный идеал. Это врожденное, инстинктивное, неопределенное чувство, мучающее бедные мужицкие души: они смутно сознают, что если евангельские слова царят повсюду, то дух Евангелия не господствует в мире. Они бы хотели, чтобы Святой Евангельский дух соединил всех и господствовал над всеми народами. Каким образом это может осуществиться, – они сами не знают; знают лишь, что это время должно настать. А так как русские уверены, что сохранили в глубине своих сердец самое чистое православное исповедание христианства, то и полагают, что великая историческая задача России – распространять господство духа Евангельской истины от лица к лицу, от народа к народу.  Это, бесспорно, чудное и благородное назначение: но способна ли Россия или какой-нибудь другой народ выполнить его? Мы опровергали учения Сютаева и Льва Толстого; а между тем они представляют собою первую ступень к достижению этого великолепного идеала: это не случайные, одиночные явления, но правдивая передача русских народных стремлений. Мне кажется, что эра религиозных обновлений миновала, но может быть еще не настал час нравственного обновления, а если таковое наступит, то наверно оно будет всецело основано на Евангельском учении…

Что бы ни полагали о том назначении, которое приписывает себе в историческом будущем русский народ, – факт остается тот, что в настоящее время религиозное чувство преобладает в нем и так или иначе показывается во всех явлениях его общественной и частной жизни. Культ личности Царя в русском народе происходит от веры в святость и божественность его сана: славянофильство является для своих исследователей целым откровением. Даже и самый нигилизм имеет религиозный оттенок, являясь как бы религией разрушения, и это исповедание имеет своих апостолов, своих мучеников, своих ясновидящих, точно так же , как и христианство. Если вы на мгновение углубитесь в русскую литературу, то увидите, что на челе всех ее писателей лежит мысль о божественном, бесконечном, абсолютном, – не исключая даже и тех, которые кажутся наиболее скептичными, и отрицают существование чего либо высшего над человеком, вне материи. Самые выдающиеся русские писатели – Гоголь, Достоевский и Толстой, – глубокие мистики, сами даже не подозревая этого.

Следует ли признать, что преобладание религиозного чувства происходит от неполной зрелости русского ума? Нет: это лишь характеристика племени, подтверждаемая историческим ходом событий и условиями всего окружающего. Продолжительные монгольские нашествия приучили народ смотреть на врагов своей национальности вместе с тем, как на врагов своей веры, и патриотическое чувство настолько слилось с религиозным, что теперь все русское тождественно с православным и наоборот.  Ровная, плоская местность с бесконечным горизонтом как бы говорит с Богом; суровый, неприветливый климат указывает на контраст между силой природы и слабостью человека, и подстрекает верить в сверхъестественное. Если страх порождает религиозное чувство, то последнее должно быть особенно сильно там, где величие окружающего особенно заметно: громадные равнины, так же, как и высокие горы, располагают к поклонению всему святому. Что бы ни думали о врожденном религиозном чувстве, – оно наверно дало русскому народу те хорошие качества, среди которых достойно внимания их великое христианское смирение перед превратностями  жизни и удивительное чувство милосердия и братства между собою…

Религиозный инстинкт еще упрочился христианством, ибо начала любви и милосердия, проповеданные Евангелием, отвечали природным, племенным чертам русского народа. Этим, пожалуй, объясняется и тот единственный и необычайный факт в истории человечества, – дело перехода целого народа из одной веры в другую без особенных колебаний и смут… При Равноапостольном князе Владимире, из идолопоклонства в православие. Конечно, языческие предрассудки не вполне исчезли, но настоящего противодействия не оказалось, если не считать отчаяния и страха, охватившего киевлян и новгородцев в ту минуту, когда они увидели своего древнего Перуна сброшенным в реку…

Религия проникла не только в частную, но и в государственную жизнь Русских…

Между тем как в западных странах духовенство, являясь как бы государством в государстве, часто должно считаться с государственными законами, и требуются конкордаты, сделки и взаимные уступки с обеих сторон, – в России существуют самые простые и дружественные отношения между Церковью и Государством, и никаких распрей быть не может; ибо там нет двух властей, вооруженных друг против друга различными и часто противоположными идеалами. Русское государство не видит в православной Церкви учреждения, выходящего из под его ведения, или сообщества, имеющего различные с ним цель и назначение, а православная Церковь со своей стороны не видит в Государстве настоящего или мнимого врага, которого ей бы следовало остерегаться. Государство вникает в дела Церкви, а Церковь вникает в дела отечества. Нельзя даже сказать, чтобы существовало какое-либо подчинение Церкви Государству или же наоборот. Ибо не может быть подчинения там, где нет соперничества…

Чтобы объяснить полное согласие Церкви и Государства, русские прибегают к аналогии социального строя с устройством человеческого организма, – признанной не одними только русскими, но и такими выдающимися учеными, как Леспинас, Шефле, Лилиенфельд, Геккель, Делоне. Они говорят, что в разумном человеке существует чувство патриотизма и религиозности. Он в своем сознании одинаково принимает оба: поэтому было бы нелепым предполагать, что религиозное чувство когда-либо выдвинется вперед  и потребует себе особого, отдельного места в человеческом сознании. То же самое происходит в русском народе: национальное самосознание включает политический и социальный элементы, и сплачивает их в одном общем объятии: невозможно допустить между ними ни борьбы, ни подчинения одного другому. Наравне с политическим, научным, художественным и религиозным развитием отдельных личностей, идет развитие и целого русского Государства: у него есть политические, юридические, административные и религиозные задачи, и все они сообща разрабатываются и стараются придать наибольшее значение деятельности Государства, вызвать общую гармонию, полное согласие и единство…

Маккиавелли говорит: “где дело идет о благосостоянии всего отечества, там не следует обращать внимания на справедливость или на несправедливость, ни на милосердие, ни на жестокость, ни на хвалу, ни на порицание; поступаясь всем этим, надо следовать лишь тому, что спасает жизнь и поддерживает свободу”»…

Подготовил Александр Юрьев